Дальше, дальше от опушки, скрываясь за стволами. Лес уже темный, пусть он окажется за мной, спрячет силуэт, а вот фигуры моих противников, если они зайдут со стороны реки, будут видны на фоне неба как мишени — не спрячешься.
Все же они меня заметили, успели подняться на берег. Грохнул выстрел, глухой, гулкий, явно ружейный, тяжелая пуля с громким щелчком ударила в ствол дерева у меня за спиной. Я нырнул за кусты, упал, потеряв шляпу, прополз немного, затем перекатился в сторону, аккуратно выглянул из-за дерева.
Все верно рассчитал, деревья на фоне светло-серого неба как из бумаги вырезаны, и оба моих противника видны — один из-за дерева выглядывает, второй, который стрелял, стоит на полусогнутых ногах, водит из стороны сторону стволом вскинутого к плечу ружья. А вот меня им теперь не видно. Не должно быть видно.
Аккуратно разметил ружье на узловатом, заросшем мхом комле, придавил ладонью для большей стабильности, прицелился в участок светлого неба, поймав силуэт мушки, затем сдвинул ее на цель. И плавно потянул спуск. Сверкнула вспышка, я сразу нырнул за ствол, передергивая рычаг, досылая патрон, бабахнул ответный выстрел, резкий, хлесткий, но куда-то в сторону, совсем не точно. А затем я услышал крик, отчаянный: «Merde! Merde! Merde!» — лежащий повторял это слово с частотой метронома. Второй зло и нервно заорал на него по-английски:
— Заткнись! Заткнись, ублюдок! Заткнись на хрен!
Но тот не умолкал. Куда я ему так угодил? Хотя… картечью из двенадцатого калибра куда не попади — мало все равно не покажется. Мог сразу во все части тела угодить с такого расстояния.
Всего один против меня и я знаю, где он прячется. Я его даже вижу немножко. И четыре патрона. У меня еще четыре патрона в ружье.
Крики вдруг резко ослабели, превратились в стоны, уже совсем негромкие. Или успокоился немного, или просто отходит. Похоже, что второе. А вот уцелевший испугался. Похоже, что только сейчас оценил обстановку — помощи нет, первые выстрелы он тоже слышал, кроме как в тех, кто остался в лодке, больше и не в кого было палить, напарник умирает, он один, в лесу, далеко от своих,
— Эй! — закричал тот. — Слышишь меня?
Я не ответил, просто взял на прицел дерево, за которым он прятался.
— Мужик! Слышишь? Я против тебя ничего не имею, дай уйти! А? Я даже не стрелял!
Наврал, но стрельнул и вправду криво, считай, что и не стрелял. Дальше послушаем.
— Подними руки и выходи, тогда отпущу! — крикнул я ему в ответ, не отводя ствола ружья от цели ни на миллиметр.
— Не верю!
— Твои проблемы!
Наступило молчание. За это время я успел сместиться метров на пять правее, добравшись до следующего дерева, недостаточно толстого, но с комлем, заросшим ветками. Так, как мне его дальше скрадывать? Из-за дерева он показывается время от времени, была бы у меня винтовка — легко бы зацепил, но вот насчет ружья не уверен, кучность у него не та. А дистанция между нами метров тридцать, пожалуй. А может и больше.
— Ладно, я выхожу! — крикнул тот. — Не стреляй только!
— Выходи.
Шевеление за деревом. Потом голова показалась, убралась. Затем вышел все же, подняв руки. Пошел в сторону того дерева, откуда я уже свалил. Не видит меня, это хорошо.
Остановился. Руки держит перед собой, ладонями вперед, показывает, что ничего не держит. Я поднялся, не отводя ствола от него. Тот дернулся от неожиданности, ожидал увидеть меня в другом месте. Даже опять туда посмотрел, чтобы убедиться в том, что я все же один.
Ага, это тот, который в вязаной шапке. Довольно молодой, с бородой, видно, что еще волосы длинные и под шапкой в узел замотаны. На лице татуировка — из уголка левого глаза на щеку маленькие слезы стекают, три штуки. В Америке так себя убийцы обозначают, вроде как по жертвам скорбят. На бедре нож… рукава? Рукава у его клетчатой куртки просторные, многое можно спрятать.
— Стой, — сказал я негромко.
Он остановился.
— Расходимся? — спросил он спокойно.
— Кто у вас был главный? — спросил я вместо того, чтобы ответить на его вопрос.
— Спарки, рыжий, он в лодке был, — сказал тот сразу.
Почему-то не поверил. Решил, что как раз с главным и беседую. Но тему развивать не стал, не так это важно, в сущности.
— Зачем за мной погнались?
Он даже плечами пожал:
— Ты нашего парня ограбил. Простить предлагаешь?
— Сейчас? — поднял я брови. — В общем-то да, предлагаю. Ты против?
— Уже нет, — он ухмыльнулся, демонстративно глядя в дуло ружья. — Уже простил, все нормально. Никаких сраных претензий.
— Твой парень на меня охотился. Зачем?
— Мужик, у тебя с собой три сраных гранда бумаги должно быть — это сраные огромные деньги. Знаешь, сколько это здесь?
— Сколько?
— Один бак здесь — это десять баков там, откуда тебя сюда спихнули. Пять баков стоят мои штаны. Твое ружье, — он показал глазами на мой «винчестер», — баков восемьдесят, наверное, нормально? Шлюха в сраном Ред-Роке за десятку всю ночь работать будет. Патроны к ружью — десять центов за штучку. Много сраных денег, мужик. Таких как ты мало, а денег у вас всегда много.
— Таких как я?
Ну-ка, ну-ка, тут бы уточнить неплохо.
— Каким дали денег, все для выживания, и скинули со сраного вертолета за двести миль от жилья.
Говорил он уже спокойно и… вроде как с желанием говорить. Может и паранойя, но для меня и это уже подозрительно. Хочет заболтать, отвлечь внимание? Очень даже может быть. Чем он может быть вооружен? Не верится мне как-то, что этот парень просто испугался и бросил оружие. Он вообще-то крутой мужик и в глазах никакого испуга… так, оценивающе смотрит. Меня оценивает и ситуацию. Что-то у него есть… можно бы просто стрельнуть, но и поговорить мне охота. Мне сейчас каждое слово информации ценно. Чтобы вообще понять, что происходит. Ладно, пока еще он у меня на мушке, не я у него.