Он раскурил тонкую сигарку, которые здесь вместо сигарет были, выпустил облако дыма, затем обухом ножа сорвал с пива пробку.
— Это ты хорошо сделал, — щелкнул он ногтем по бутылочному горлышку. — А то весь день после вчерашнего, а до вечера нельзя. Как раз сам за пивом бежать думал, а тут ты, такие дела.
— Вась, у меня вопрос к тебе есть, — я тоже открыл себе бутылку, решив больше одной сейчас не пить, потому как с Коляном уже три кружки употребил. — Ты историю с тем как Цигеля грохнули и ограбили помнишь?
— А кто не помнит? — удивился он. — Все помнят. Тебя тогда здесь не было, вот ты и не помнишь.
— Вась, а кто за грабителями тогда по следу ходил? Кто узнал что их грохнули?
— Шарап и Костя Охотник ходили, — ответил он уверенно. — Наши, нарымские. Надежда же была что золото найдется. Мамон, что за Цигеля остался, треть с него пообещал в приз. Ну и приз призом, а если найдешь, так не обязательно за это Мамону сообщать.
— И Костя с Шарапом — они кто?
— Да охотники же. С ними еще увязаться хотели, но они не взяли никого тогда, сказали что самим проще.
— А они золотишко найти не могли? — спросил я осторожно.
— Не… тогда бы заметно стало. А так как жили охотой, так и живут.
— С трупами что сделали?
— Этого не знаю, не уточнял никто, — Васька откинулся на стенку «палубной избы» и с удовольствием вытянул босые ноги. Его сапоги с накинутыми на голенища портянками стояли рядом. — Рассказали что нашли убитыми, возле костра. Причем с разных стволов стреляли, кого из дробаша привалили, кого из винтовки. Вроде как встретились с кем-то, от кого такой беды не ждали.
— Если из разных, то…
— Ты же в Нарым едешь? Вот там их и расспроси, — прервал меня Васька. — Они мужики нормальные, проставься только для беседы. Я тя познакомлю.
— Не, я пока до Батлера. Но если так, то и до Нарыма доберусь, спасибо.
— А оно тебе зачем?
— Да пока сам толком не знаю. Интересно больше, — попробовал я уйти от конкретного ответа.
— Вот это не надо, — Васька даже хохотнул. — За простой интерес так не выспрашивают. Рыжье найти хочешь, что ли?
— Может и хотел бы, только хрен его найдешь, — отмахнулся я. — Его уже потратили давно, я думаю.
— Так наверняка, — согласился он. — Вот я и не пойму чего ты хочешь.
— Я пока и сам не пойму.
Ну не про карту же ему рассказывать, верно? Начну рассказывать всем подряд и рано или поздно меня за нее самого грохнут. Достаточно того, что с Кощеем информацией поделился. И хорошо что он на это дело сразу плюнул, решил не гоняться за журавлем в небе.
А я буду гоняться?
Да вот черт его знает. Я пока сам не решил. Пошустрю немного пока мне по пути, а дальше видно будет. Потому как этой карте без конкретного указания места даже не грош цена, а грош ломаный.
В любом случае с этими Костей и Шарапом поговорить надо.
«Бурлакъ» отвалил от причала в два пополудни, медленно выходя на середину реки и вытаскивая за собой длинный хвост шаланд. На этот раз смотрел я на отход не с баржи, а с кормы самого буксира, где собрались все владельцы влекомых посудин. На «Бурлаке» было четыре каюты если не считать хозяйской и капитанской, и в каждой по два жильца. Как выяснилось, свою я делил с Сашей, тем самым, с каким меня в ресторане Сом познакомил. Большинству людей известен он был не как Саша, а как Толстый, и я даже вспомнил что и сам про него как-то слышал за ужином в «Береге» — кто-то отзывался как о немалом авторитете. Почему Толстый — это было понятно, потому как был он на удивление тощ и жилист.
На баржах шла уже путевая жизнь. Где дымок из печки, где дрова кто-то рубит, где смотритель чем-то еще занят. На паре шаланд и пассажиры есть, какие груз сопровождают. На «Бурлаке» же на корме накрывался стол, собирались звать к обеду. Может еще и малость прохладно вот так на воздухе открытом над водой обедать, но к обеду подавали водку, естественно, так что ничего, согреемся. Я даже подумал о том, что надо было все же к Ваське на шаланду проситься, потому как тут сопьешься к черту, пока до места доберешься.
Пили здесь много, пили почти все. Трезвенников до сих пор не встречал. Пьянство было развлечением и стилем жизни, с учетом того, что большая часть пребывавшего здесь контингента богатством духовного мира обременена не была. Даже я, старавшийся блюсти меру, постоянно ловил себя на том, что деваться от пьянства по сути и некуда. Или хоть не общайся ни с кем. Без стакана или кружки пива и не поговоришь ни с кем.
Многие не просыхали уже вообще никогда, а многие так и вовсе спивались. Но с такими дело иметь прекращали, потому что считалось, что нормальный человек должен меру знать. Где мера? Ну, если своими словами описать, то примерно так: с утра пить можно только в лечебных целях в выходные. Если ты в пятницу в дрова был, а в субботу с утра с похмелья гибнешь. Тогда уже можно, лечись, люди поймут.
В обед пили все, но все же не рекомендовалось напиваться. Так, прими для аппетиту и потом для пищеварения, но ходи прямо, не шатайся. А вот после шести, скажем, это уже предосудительным не считалось. Моветоном было спать на столе, на земле валяться и до дому не дойти. То есть совсем контроль над собой терять. Если ты в кабаке засыпаешь и лежа ходишь, то уже все, тогда к тебе отношение меняется. Ну и еще любителей пьяной бычки в русском обществе от нее быстро отучали. Потому как если кто бычит по-дурному и люди видят, то к такому и меры могли принять, причем самые разные, по ситуации.
У американцев с этим сложней, там драки чаще, но худым они заканчиваются реже. А чаще ограничиваются криками и бранью. Нет привычки «за базар подтягивать» и может даже при таких обстоятельствах оно и хорошо. Поорут да и успокоятся. А у русских вечно проблемы от отвязанной метлы.